«Красота – страшная сила», «ею можно и горы свернуть» – говорят герои Достоевского. На протяжении многих веков художники и женщины усерднее прочих стремились овладеть этой силой, подчинить ее своим целям. Но мудрых немного – не постигнув тайны красоты, невозможно ее приручить. И потому искуссного в искусстве и по сей день гораздо больше, чем прекрасного, а красивых людей много меньше, чем нарядных и приукрашенных.

Глянцевая красота навевает скуку. В ней нет ничего интересного. Произведения значительного числа современных художников могут быть мастерски выполнены, но зачастую не имеют художественного предмета, достойного изображения. Они напоминают пустые, бессодержательные отчеты о деятельности партии и правительства, прочитанные по радио красивым трагичесим голосом Левитана, предназначенным для сводок с фронтов Великой войны.Между тем, секрет красоты давно разгадан и тот, кто обратится к диалогам древнегреческого философа Платона, может без особого труда узнать его.Платон говорит о том, что всякая вещь имеет свойства, невидимые взгляду и доступные только уму. Например, мы безошибочно отличаем автомобиль от мотоцикла. Но в чем заключается это отличие? В количестве колес? Но если вор ночью снимает с автомобиля два колеса, он не превращает его в мотоцикл. Так же обстоит дело и с прочими деталями: машина не перестает быть собой, лишившись двигателя, руля и подвесок. И даже глядя на вдребезги разбитый автомобиль, мы не спутаем его ни с чем другим.

Это затруднение можно обойти, если предположить, что помимо материальной части вещи имеют также идеальную составляющую. Одна и та же идея многократно отпечатывается в материи, создавая множество конкретных вещей. Представим себе босого человека, идущего по земле. Вот нога его вступила в сухой песок, затем – в слежавшийся снег, чуть дальше – во влажную глину. Разглядывая получившиеся отпечатки, мы непременно заметим в них нечто общее. Но напрасно было бы искать это общее в области материального – в свойствах желтого песка, белого снега и красноватой глины. «Материя сообщает разнообразие предметам одного класса, а идея отвечает за их единство» – заключает философ.Еще можно заметить, что мокрая глина лучше держит след, нежели песок или снег. Подобным же образом одна и та же идея с разной степенью отчетливости отражается в тех или иных видах материи. Этим определяется качество или красота вещи.

И Платон делает вывод, что лишь идеи обладают подлинной или абсолютной красотой. Вещи только передают или отражают красоту, словно «тусклое зеркало». И потому, когда мы восхищаемся великолепием Кавказских гор или красотой женской, мы расточаем похвалы совсем не по адресу.Этим рассуждением Платон очень обнадежил юношу, страдавшего из-за неразделенной любви. Философ растолковал, что Елену Троянскую, послужившую причиной знаменитой войны, Гомер не без умысла называл «луноподобной». Луна, как известно, не излучает собственного света, но одаряет ночного путника отраженным светом Солнца и немедленно скрывается при первом появлении подлинного светила.  Вещи, которыми мы привыкли восхищаться, не являются виновниками красоты. Они всего лишь несут в себе отпечаток того блага, к которому безусловно стремится наше эстетическое чувство.Так, встречая в чужом краю земляка, мы радуемся и заключаем его в объятья, которых он, может быть, по своим личным качествам совсем не достоин. Этот человек, сам того не подозревая, напоминает нам об оставленной Родине, подлинном предмете нашей любви, и потому оказывается согрет радушием, которого не чаял.

Рассуждения Платона разрушают глянцевый стереотип красоты. Не математическая соразмерность и симметричность черт лица, а отпечаток идеи добродетели делают человека красивым. Именно от платонической теории идей берет начало расхожее суждение о том, что «шрамы украшают мужчину». Спросим себя: что означает это выражение? Почему нельзя сказать: «Шрамы украшают женщину?» Да и всякие ли шрамы украшают мужчину? Украшает ли его, например, шрам от аппендицита? Здесь совсем не трудно увидеть, что красоту мужскому лицу придает идея мужества, запечатленная на нем в виде благородного боевого рубца.Так что завсегдатаям салонов красоты можно сказать: «Не обманывайтесь. Не бывает красивых глаз – бывает красивый взгляд; не бывает красивых губ – красивой бывает только улыбка; даже идеальных пропорций тело может принять отвратительную позу, а значит, красота открывается через жест».Волевым усилием можно сделать пантомиму, но нельзя имитировать выразительный взгляд или мужественный жест.

Даже профессиональному актеру зачастую оказывается крайне сложно преодолеть свое амплуа и сыграть несвойственную ему роль. Вот и человеческая красота не достигается специальным театральным приемом. Однако это совсем не означает, что человек не способен стать красивым по собственной воле.В своих произведениях русский философ Иван Ильин неоднократно говорит об одном из основных законов духовной жизни: человек делается похожим на то, над чем он долго медитирует. Причем под медитацией здесь понимается отнюдь не восточная духовная практика, а планомерная и упорная работа духа над определенным предметом. Справедливость этого закона можно заметить в быту. Очень часто по внешности человека можно судить о его роде занятий. Профессия, как говорится, накладывает на человека свой отпечаток и торговца можно легко отличить от профессора, фермера – от офицера, бандита – от дирижера симфонического оркестра.Если же человеческую красоту образует отпечаток идеи добродетели, то для того чтобы стать красивым, нужно сделать добродетель своей профессией. Или саму профессию превратить в дело добродетели, как это делали святые, называемые преподобными.

Можно предположить, что народ, шедший за гробом почившего Сергия Радонежского, оплакивал не политического деятеля, «способствовавшего централизации русских земель», и не таившуюся в нем чудотворную силу, способную при случае вывести из-под земли воду или воскресить умершего отрока, но отчетливо запечатлевшуюся в каждой черточке его лица красоту Распятого ради нас Бога.